Каблучки

Моя мама очень часто рассказывала, что у неё в жизни есть большая проблема, от которой она не может избавиться. Всю жизнь это мучает её, терзает, делает её несчастной, больной, беспомощной и мешает ей жить. Она вспоминает непростой случай, который произошёл с ней давно, ещё в молодые годы. Её проблема проявлялась в сновидениях. Мама говорила, что всю жизнь видит один и тот же сон: он становится постоянным предметом раздумья. Этот сон врезался в её память, не даёт ей жить нормально, этот сон - память о прошлом.

Она вспоминает:

- Мне было 21 год, у меня муж Давид, корреспондент газеты, сын Натан и дочь Фаина. Дети ещё маленькие: сыну два с половиной года, а дочери – одиннадцать месяцев. Недавно мы вернулись из Хабаровска, где родились мои дети, в город Киев. Мужа направили в командировку. Квартиры у нас не было. Мы жили в центе на улице Шевченко в гостинице. Муж работал, а я занималась детьми. Они были маленькими весёлыми, беспокойными и требовали много внимания. Вечером, когда Давид возвращался с работы, мы гуляли с детьми по весенним улицам и мечтали, мечтали, мечтали…Муж был на десять лет старше меня, и я его во всём слушала и всегда ему верила. Я ставила его на пьедестал, потому что очень любила, я была самым счастливым человеком.

И вдруг 22 июня 1941 год. Война. Страшное сообщение. В первые дни войны бомба попала в дом, где мы жили, и разрушила его. Мы случайно остались живы. Давид принимает решение – эвакуировать немедленно жену с детьми. Через два дня мы уезжали из Киева: меня буквально внесли на руках в вагон, подавая вслед детей. Вдогонку вбросили чемодан, в нём были детские вещи. Мы ехали в Среднюю Азию. Давид, провожавший меня, кричал: «Аня, береги детей, я люблю вас, вернусь с войны и найду вас». Новая непростая жизнь – я одна, без мужа с двумя маленькими детьми в суровое время войны. Устроились в купе. Напротив меня сидела женщина со взрослыми детьми – юноша и девушка. Она представила их. Но мне показалось, что это влюблённая пара. Поезд стоял долго на перроне. Люди прощались друг с другом, кричали тем, кто оставался, слова надежды на скорую встречу. И тогда я поняла, как никогда: я очень люблю жизнь, люблю мужа и должна беречь детей. И как гвоздь, вбитый одним ударом, сообщение о войне только усиливало мои чувства. Я осмотрелась вокруг, лучше познакомилась с соседкой и ребятами, которые тоже ехали в Среднюю Азию. Через некоторое время поезд тронулся, набирая скорость. Дети устав заснули. Посапывали они на полке рядом друг с другом. Я осмотрелась вокруг и увидела: каблуки на туфлях болтаются, их надо обязательно починить, иначе невозможно было идти. Подумала, что на первой остановке я починю туфли – других у меня не было. Мы ехали долго, иногда неслись, иногда медленно – медленно двигались, но все понимали, что немцы караулили дороги строго, и нам необходимо сохранять спокойствие.

Где – то в 10 – 11 часов утра на следующий день нам объявили, что поезд будет стоять 2 – 2.5 часа. Я попросила соседку присмотреть за детьми, чтобы подбить каблучки на туфлях. Выскочила на перрон. Там была суета. Мне казалось, что в воздухе стоит особый запах: мята пахнет трупом, берёзы стоят в бинтах. От запахов гари, пряной, земной настойки у меня шумело в голове. Я металась по перрону, искала кого – то, чтобы починить обувь, бегала босая, не замечая колкостей от стёкол, винтиков, камешков. И вдруг мужчина, увидев в моих руках туфли, всё понял и предложил мне помочь. Он взял кирпич, другой кирпич подложил под каблук, из сумки достал гвоздики и починил обувь. Я поблагодарила его и помчалась к своему поезду искать свой вагон, где остались мои маленькие дети. Только теперь я поняла, что на перроне много поездов, и все они похожи. Я растерялась и не знала, что мне делать, куда бежать, но мне помогли ребята из моего купе, которых я увидела на ступеньках вагона. Поезд, где стояли они, набирал скорость, я закричала, кинулась к поезду, ребята помогли мне вскочить в вагон. Сердце моё выскакивало, но в душе звучала музыка: как здорово, что успела, так как поезд стоял не два часа, а всего час. Но я успела. Натянутая струна трепетала во мне: я успела. Я вбегаю в вагон, к своим детям, и понимаю, что поезд не наш, что ребята ошиблись, что мы находимся не в своём поезде. Я, как разъярённая львица, выталкиваю ребят из вагона, прыгаю за ними кубарем и кричу: «Вы ошиблись, немедленно возвращаемся в свой поезд».

Я представила за несколько минут то, что другим, не дай Бог, когда – то увидеть. Мы бежали, нет, мы мчались, сумасшедшие мысли буравили мой мозг. Это был самый страшный путь в моей жизни. Перед моими глазами стояли мои дети, маленькие и одинокие, а сердце переполняла любовь. Это я запомнила, и сколько лет прошло, а память моя не ослабела, я помню всё до малейших подробностей. Ребята, которые бежали за мной, я думаю, не всё ещё понимали, что произошло, бежала я босая, так как каблуки были снова оторваны и потеряны.

Мы добежали до своего поезда, который начал набирать скорость, вскочили в вагон, я поняла, что это мой вагон. Фаина сидела и игралась, а Натан перевернул полстакана молока, размазывая его по столику. Я села, обняла детей и расплакалась, сильно, навзрыд, а потом наклонилась взять пелёнку, чтобы вытереть руки Натану, его лицо, но чемодана с вещами не было. Он пропал, но это уже неважно, главное, что дети со мной…

Сон, который я вижу всю жизнь, это великая пьеса, кульминация её – потеря детей.

Сон не даёт мне забыть страшные годы войны.